— Народ счастливо ропщет под вашей стопой, — заявил Миршар, у которого вышло-таки справиться с чаем.
— Сам-то понял, что сказал?
— Правду. У нас ведь диктатура, — Миршар попытался прилечь, опираясь на локоть, но шипы пробили кошму, а следом и толстые перины. — Для поддержания имиджа народ обязан роптать. А уж как он там ропщет — это уже детали.
Сейчас ему неистово хотелось творить добро.
В конце концов, любое безумие должно быть хорошо продуманным.
Не то, чтобы Лотта замуж собиралась, но если другие женщины сочли мужчину негодным для совместного проживания, то стоит ли тратить на него время?
— Разве чудо перестает быть чудом от того, что вы понимаете, как оно устроено?
— Перестает, — уверенно ответил Данияр. — Чудо именно потому чудо, что необъяснимо, неподвластно разуму. Оно воздействует на чувства, оно дает эмоции…
Помнится, дядюшка вот так поцеловал одну, особо понравившуюся, так потом едва война не началась, жениться пришлось, нарушая обычай. Правда, сейчас дядюшка всем врет, что безумно счастлив, и ему верят. Или делают вид, что верят? Но гарем он распустил.
Сказал, что одна жена дешевле обходится.
А рыженькая…
Нет, с такими связываться себе дороже… этак точно окажешься женатым и без гарема.
У настоящей леди в животе не урчит.
Женские ножки — древнейшее оружие, а главное, что не потерявшее эффективности.
— Лазурные устрицы весьма коварны.
— Вы… знали? — голос был мрачен.
И Лотта мысленно прокляла свой слишком длинный язык. Все же бабушка была права. У Лотты категорически не получалось вести себя, как подобает леди.
— Их надо есть, когда панцирь и мясо приобретут пурпурный оттенок.
— Тогда почему… — Кахрай явно подбирал подходящие слова. — Промолчали.
А вот спутник его явно с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться.
— Я хотела, — плечи Лотты опустились. — Но бабушка… понимаете, она говорила, что воспитанный человек не должен указывать другим на их ошибки и тем самым ставить в неловкое положение.