— Подумайте только, что делает этот сумасшедший! Нынче утром я почувствовала легкое недомогание, а он невесть отчего был не в духе; вижу, что-то его бесит, а что, сказать не желает. Я ведь и так догадываюсь, в чем дело: у мужей только ревность на уме. Вдруг ему взбрело в голову, что я непременно должна выпить чашку бульона, и каким тоном он этого потребовал! Я, конечно, начинаю подозревать самое плохое. «Не нужно мне никакого бульона!» — говорю. А он, сколько я ни отказываюсь, стоит на своем: «Нет уж, извините, мадам, бульон вы все-таки выпьете». И тут же посылает на кухню.
— Он хотел вас отравить? — вполголоса спросил Генрих с ужасом, ибо ему вспомнилось, что ведь он сам назвал герцога рогатым; может быть, он первый и пустил этот слух? С тех пор Гиз ото всех получал подтверждения, и вот как страшны оказались последствия для бедной женщины.
— Надеюсь, вы ему выплеснули бульон в лицо?
— Это было бы невежливо. Я вымолила у него отсрочку на полчаса, прежде чем выпить роковую чашу, и за это время приготовилась к смерти.
Генрих видел теперь несчастную жертву сквозь дымку слез, застлавших ему глаза.
— Потом принесли бульон. Герцог тем временем вышел из комнаты. А я выпила.
Даже в отсутствии мужа супруга повиновалась ему: ее поддерживала надежда, что молитва умирающей искупит все ее плотские прегрешения.
— И вы подумайте! — воскликнула она, возмущенная до предела. — Оказалось, что это самый обыкновенный бульон!
Ее гнев передался и ему. Хорош Голиаф с его великолепными телесами! Вот как он запугивает женщин! Вот как он мстит, когда они наставляют ему то, что он вполне заслужил! — Мадам, — сказал Генрих с глубоким убеждением, — вы безвинно пострадали, я это вижу. Вы заслуживаете, чтобы я вас утешил и загладил вину всех мужчин, которые были к вам несправедливы, в том числе и мою.