- что мы в этой темноте живем вообще
все время, просто иногда в ней бывает чуть светлее. Собственно,
ночным мотыльком становишься именно в тот момент, когда
понимаешь, какая вокруг тьма.
- Не знаю, - сказал Митя. - По-моему, деление мотыльков и
бабочек на ночных и дневных - чистая условность. Все в конце
концов летят к свету. Это же инстинкт.
- Нет. Мы делимся на ночных и дневных именно по тому, кто
из нас летит к свету, а кто - к тьме. К какому, интересно, свету
ты можешь лететь, если думаешь, что вокруг и так светло?
- Так что же, они все, - Митя кивнул в сторону набережной,
- летят во тьму?
- Почти.
- А мы?
- Конечно, к свету.
Митя засмеялся.
- Прямо каким-то масоном себя чувствуешь, - сказал он.
- Брось. Это они масоны. Абсолютно все. Даже эти, которые в
домино наверху играют.
- Честно говоря, - сказал Митя, - у меня нет чувства, что я
сейчас лечу к свету.
- Если ты думаешь, - сказал Дима, - что мы куда-то летим,
а не просто идем по пляжу, то ты, без всякого сомнения, летишь в
темноту. Точнее, кружишься вокруг навозного шара, принимая его за
лампу.
- Какого шара?
- Неважно, - сказал Дима. - Есть такое понятие. Хотя,
конечно, вокруг такая тьма, что ничего удивительного в этом нет.