Гумилев слишком хорошо разбирался в поэтическом мастерстве, чтобы не
ценить Блока вовсе. Но это не мешало ему не любить Блока лично. Не знаю,
каковы были их отношения прежде того, но, приехав в Петербург, я застал
обоюдную вражду. Не думаю, чтобы ее причины были мелочные, хотя Гумилев,
очень считавшийся с тем, кто какое место занимает в поэтической иерархии,
мог завидовать Блоку. Вероятно, что дело тут было в более серьезных
расхождениях. Враждебны были миросозерцания, резко противоположны
литературные задачи. Главное в поэзии Блока, ее "сокрытый двигатель"и ее
душевно - духовный смысл, должны были быть Гумилеву чужды. Для Гумилева в
Блоке с особою ясностью должны были проступать враждебный и не совсем
понятные ему стороны символизма. Не даром манифесты акмеистов были
направлены прежде всего против Блока и Белого. Блока же в Гумилеве должна
была задевать "пустоватость", "ненужность", "внешность". Впрочем, с поэзией
Гумилева, если бы дело все только в ней заключалось, Блок, вероятно,
примирился бы, мог бы, во всяком случае, отнестись к ней с большей
терпимостью. Но были тут два осложняющих обстоятельства. На ученика -
Гумилева - обрушивалась накоплявшаяся годами вражда к учителю - Брюсову,
вражда тем боле острая, что она возникла на развалинах бывшей любви.
Акмеизм и все то, что позднее называли "гумилевщиной" казались Блоку
разложением "брюсовщины". Во-вторых - Гумилев был не одинок. С каждым годом
увеличивалось его влияние на литературную молодежь, и это влияние Блок
считал духовно и поэтически пагубным.