Он протянул руку и почти тотчас отдернул ее, боясь прикоснуться к
смерти, которая уносила его мать; он не видел ничего прекрасного, ничего
назидательного и возвышающего душу в этом возвращении к Богу. Он подождал
еще немного, надеясь, что бессмертие как-то себя обнаружит. Но ангелы так
и не прилетели, не произошло ни землетрясения, ни столкновения планет, и
лишь позже, раздумывая об этой первой увиденной им смерти, он понял:
возвышенной она была только потому, что в свой последний час великого
страха мать тревожилась о его будущем, а не о том, что ожидало ее. Потом
он часто думал и о своей собственной смерти: как она придет к нему? что он
почувствует? каково будет сознавать, что вот этот вздох - последний?
Тяжело было смириться с тем, что он, центр мироздания, перестанет
существовать, но это было неизбежно, и он не роптал. Он лишь надеялся, что
примет смерть с таким же гордым безразличием, с каким приняла ее та, что
была ему матерью. Он чувствовал, что в этом безразличии как раз и
скрывается бессмертие, которое он тогда не сумел увидеть