Есть вещи, ответов на которые ты предпочитаешь не знать.
..Мы живем как бы среди нитей, согласны? Нитей, привязанных к нашим жизням. Стоит потянуть за одну, как все остальные тут же приводятся в движение.
Пусть ты был отравлен, но ведь яд не такая уж беда, если ты знаешь, как жить с ним.
Все когда-нибудь кончается. Тот, кого вы любите, редко оказывается достойным того большого чувства, которое вы ему дарите. Возможно, его вообще никто и не достоин, а возможно, никто и не заслуживает того, чтобы нести на себе бремя, которое вы на него громоздите в придачу к вашему чувству. Вы спускаетесь с неба на землю. Вы разочарованы, ваша вера подорвана, и для вас начинается череда нудных серых будней. Вы потеряли больше, чем приобрели. Вы столь же сильно ненавидите того, кого прежде столь сильно любили. Ну а что, черт возьми, остается делать? Да ничего, и вы засучиваете рукава и принимаетесь за работу — все равно какую — потому что наступило время, когда вы стали взрослым.
Есть две вещи, которые ты не должен принимать безропотно от любого мужчины: плевки и пощёчина. И то и другое хуже, чем удар ножом, а того, кто осмелится на это... попытайся убить его, если сможешь (с)
А виной всему была красота; она отпугивает и заставляет вас держаться на расстоянии. В жизни не так, как в кино, где камера, показывая красоту, как бы приглашает вас приобщиться к ней. В реальной жизни красота - это что-то вроде забора, за который вас не допускают.
<...> его родители копили деньги не для его учебы в колледже, а для внесения залога за него на случай, если он попадет в тюрьму.
Но часто наиболее пострадавшими бывают не сами жертвы — они ведь в конечном счете мертвы и находятся как бы по ту сторону боли. Больше всех страдают те, кто любит их и кто их пережил. Часто после случившегося они превращаются в живых мертвецов, замкнувшихся в себе, с разбитыми сердцами; они так и ковыляют по оставшемуся жизненному пути, не ощущая внутри ничего, кроме физиологических процессов; они становятся невосприимчивыми к боли; не знают и не помнят ничего, кроме тех ужасов, что им довелось пережить, и ничего не боятся, потому что самое страшное и самое худшее уже произошло.
Как это вообще случается, что ты столько лет близко соприкасаешься с людьми, и в конце концов оказывается, что ты так и не рассмотрел, кто они на самом деле?
...семейная жизнь – это не одни розы, золотые закаты и прочая дребедень. Это работа. И человек, которого любишь, редко бывает достойным твоей большой любви. Потому что на самом деле никто ее не достоин, как никто и не заслуживает такого бремени. Неизбежны спад, разочарование, утрата веры и целая вереница грустных дней. Теряешь больше, чем обретаешь. И ненавидишь того, кого любишь, не меньше, чем любишь. Но надо засучить рукава и работать, черт побери, делать все собственными руками, потому что это и есть быть взрослым.
— Вы в точности такая, как я ожидал, — произнес он, презрительно кривя губы.
Я выпрямилась в полный рост. На каблуках я выигрывала у него два дюйма. Такие шпиндели не выносят, чтобы женщина смотрела на них сверху вниз.
— Позвольте вернуть комплимент.
— Котенок… — протянул Кости.
Правильно, сегодня не время «бросать камешки».
— Счастлива познакомиться, Аполлион. Обязательно оставьте для меня один танец. Ручаюсь, вы танцуете буги-вуги.
Влад откровенно расхохотался, Менчерес послал мне очередной взгляд, говоривший: «Как ты неосторожна!» — а Кости, похоже, с удовольствием придушил бы меня. Ну и пусть. Аполлион, терзаемый страхом и паранойей, пытался добиться моей смерти и смерти других вампиров. Черт меня побери, если я стану целовать его в зад и уверять, что он слаще леденца.
Вопреки устоявшемуся мнению в моей жизни были случаи, когда я теряла дар речи.
Если бы я обладала светскими манерами, на меня не злилось бы столько народу.
Помнишь, Грегор не хотел, чтобы я превратилась в большую гадкую суку. Ну, так я превратилась. А сейчас я спешу и вот что собираюсь сделать: буду тыкать этим ножом в твою ладонь, и единственный способ меня остановить - это заговорить. Так что пожалуйста, пожалуйста, молчи.
Нельзя убивать ее только за то, что она шлюха, — напомнила я себе, — даже если есть возможность тихо избавиться от трупа...
Все когда-нибудь случается в первый раз. Доказывает, что если ты думаешь, будто знаешь все, то больше так не думай.
Открыла рот, сунь в него ногу!
— Нельзя ли пропустить обычную игру в «брось Кости»? Я не в том настроении. — Вполне естественно, — без тени сочувствия заметила мама. Как типично для нее! — Ты вышла замуж за редьку, а теперь, похоже, оказывается, что ты еще и с хреном повенчалась.
Мне дано решать только, как жить. Как я умру — забота того, кто меня убьет.
— Значит, ты помнишь сон, — заметил Менчерес. — Дурное предзнаменование. Страх толкнул меня на грубость. — Эй, фараон египетский, как насчет того, чтобы разок отставить формальности и поговорить, как заведено у нас в двадцать первом веке? — Дерьмо дело, усраться можно, — мгновенно поправился Менчерес.
Сродно рабам желати всех зреть в оковах. Одинаковая участь облегчает их жребий, а превосходство чье-либо тягчит их разум и дух.
Блажен живущий иногда в будущем; блажен живущий в мечтании.
В чьей голове может быть больше несообразностей, если не в Царской?
Запрещая вольное книгопечатание, робкие правительства не богохуления боятся, но боятся сами иметь порицателей. Кто в часы безумия не щадит бога, тот в часы памяти и рассудка не пощадит незаконной власти. Но боящийся громов всесильного смеется виселице. Для того-то вольность мыслей правительствам страшна.
Старайтеся паче всего во всех деяниях ваших заслужить собственное свое почтение, дабы, обращая во уединении взоры свои во внутрь себя, не токмо не могли бы вы раскаяваться о сделанном, но взирали бы на себя со благоговением.