– Скажу честно, если бы сам не видел, ни за что не поверил бы. А потому теперь, когда слышу рассказы о геройстве братьев наших меньших, осторожничаю с сомнениями. Вот, например, из коллекции Максима. В Сибири Ивана Игоревича Булгакова, пожилого человека, ночью разбудил кот. Причем удалось ему это нелегко – Барсик царапал своего хозяина, кусал, мяукал как сумасшедший, но все же добился своего. Проснувшись и почувствовав выраженную слабость, невероятное чувство голода, головокружение и тремор конечностей, старик схватил дрожащими руками мобильный телефон и первым делом вызвал неотложку. Оказалось, у бедняги уровень глюкозы упал так низко, что обычно в таких случаях больной уже не просыпается.
В заключение хочется сказать: если бы вы вдруг начали коллекционировать специальные собачьи законоуложения разных стран, тогда бы, например, вы с удивлением узнали, что в Финляндии нельзя завести дома одну собаку: для нормального психического и физического самочувствия каждое животное непременно должно иметь хотя бы одного достойного партнера.
-Ну, ты даёшь, - фыркнула Фуку, - на краю гибели, а сам о хвосте переживает. -А как же? - отвечает кот.
Друзья мои, никогда не сдавайтесь!
Какое это счастье - вернуться в родной дом, лечь у ног родного человека, зная, что ты в полной безопасности, и беззаботно уснуть.
Все сходят с ума в ассортименте...
Я выглядела как расцветающий весенний луговой цветочек. Это было ужасно.
Он был прав. Это была самая ужасная катастрофа за всю историю моего правления. Хуже сбежавшей метели в июле. Хуже, чем глобальное потепление. У меня в груди поселилась весна.
И тут меня осенило.
Вот она, главная шутка вселенной.
Веками всё стремилось к порядку, балансу, вечному льду.
А истинная гармония оказалась вот в этом: тёплом, пахнущем молоком комочке на твоём хвосте и в другом комочке, который устроил себе ледяную лежанку из твоей же шерсти.
Любовь усложнила систему.
Добавила в неё переменные, которые нельзя просчитать, и факторы, которые нельзя контролировать.
И от этого всё стало только прочнее. И живее.
Никто, собственно, не говорил, что нельзя самому понять, что хорошо, что дурно, но у Ивана Васильевича была такая манера отвечать на свои собственные, возникающие вследствие разговора мысли и по случаю этих мыслей рассказывать эпизоды из своей жизни.