- что мы в этой темноте живем вообще
все время, просто иногда в ней бывает чуть светлее. Собственно,
ночным мотыльком становишься именно в тот момент, когда
понимаешь, какая вокруг тьма.
- Не знаю, - сказал Митя. - По-моему, деление мотыльков и
бабочек на ночных и дневных - чистая условность. Все в конце
концов летят к свету. Это же инстинкт.
- Нет. Мы делимся на ночных и дневных именно по тому, кто
из нас летит к свету, а кто - к тьме. К какому, интересно, свету
ты можешь лететь, если думаешь, что вокруг и так светло?
- Так что же, они все, - Митя кивнул в сторону набережной,
- летят во тьму?
- Почти.
- А мы?
- Конечно, к свету.
Митя засмеялся.
- Прямо каким-то масоном себя чувствуешь, - сказал он.
- Брось. Это они масоны. Абсолютно все. Даже эти, которые в
домино наверху играют.
- Честно говоря, - сказал Митя, - у меня нет чувства, что я
сейчас лечу к свету.
- Если ты думаешь, - сказал Дима, - что мы куда-то летим,
а не просто идем по пляжу, то ты, без всякого сомнения, летишь в
темноту. Точнее, кружишься вокруг навозного шара, принимая его за
лампу.
- Какого шара?
- Неважно, - сказал Дима. - Есть такое понятие. Хотя,
конечно, вокруг такая тьма, что ничего удивительного в этом нет.
Мы носим в себе источник всего, что только может быть, а будет ли - зависит от нас, от того, как мы распорядимся этим источником.
"У неё очень интересные взаимоотношения с реальностью"
– И я, и весь этот мир – всего лишь чья-то мысль, – тихо сказал медведь.
Не мы с вами выбираем время, в котором живем, - время выбирает нас.
Жизнь очень странно устроена. Чтобы вылезти из колодца, надо в него упасть.- И вообще, надо отсюда рыть как можно скорее.
Сережа и сам понимал, что кроме как отсюда, рыть просто неоткуда.Сережа никак не мог взять в толк, как это он роет и роет в одном направлении, и всё равно каждое утро откапывает дверь на работу, но зато понимал, что размышления о таких вещах ещё никого не привели ни к чему хорошему, и поэтому предпочитал особенно на эту тему не думать.
В этом и суть подвига, что его всегда совершает не готовый к нему человек, потому что подвиг - это такая вещь, к которой подготовиться невозможно. То есть можно, например, наловчиться быстро подбегать к амбразуре, можно привыкнуть ловко прыгать на нее грудью, этому всему мы учим, но вот самому духовному акту подвига научиться нельзя, его можно только совершить.
Вся огромная жизнь, в которой ты собираешься со временем повернуть к свету, на самом деле и есть тот единственный момент, когда ты выбираешь тьму.
Мне вдруг стало противно от мысли, что я сижу в этой маленькой заплеванной каморке, где пахнет помойкой, противно от того, что я только что пил из грязного стакана портвейн, от того, что вся огромная страна, где я живу, – это много-много таких маленьких заплеванных каморок, где воняет помойкой и только что кончили пить портвейн, а самое главное – обидно от того, что именно в этих вонючих чуланчиках и горят те бесчисленные разноцветные огни, от которых у меня по вечерам захватывает дух, когда судьба проносит меня мимо какого-нибудь высоко расположенного над вечерней столицей окна.
Не важно. куда глядишь - важно, что и ты при этом видишь.