«Вместе с ними взаперти в одном доме» — лаврентийцы всегда чувствовали себя так, вот почему из них получились такие законченные реалисты; такими их сделала река, и все нации мира, равно друзья и враги, вскоре будут вынуждены признать, что ситуация «взаперти» с другими — условие существования современного человечества.
История неизменно полна иронии — вот главный урок, почерпнутый из всего этого. Самые великие люди действия редко понимают истинное значение того, что они совершают, и результаты их деятельности редко соответствуют задуманному.
Достоинства Редьярда Киплинга — настоящая трагедия английской литературы; они таковы, что большинство из нас испытывают неловкость, когда приходится цитировать этого писателя. И это же у него есть замечательные высказывания. Например: «Что они знают об Англии, если знают только Англию?» Возможно, первоначально это звучало как похвальба и насмешка одновременно, однако сама мысль универсальна. Она подходит для любой страны. Что, например, мы знаем о самих себе, если не знаем никого, кроме членов наших семей? Это избитое выражение Киплинга то и дело всплывало в памяти, когда я думал о прериях. Если всю жизнь прожить в прериях, думаю, нельзя по-настоящему узнать их (я утверждаю это вне контекста обычного житейского опыта), не побывав где-нибудь еще. Вот почему все романы о жизни в прерии написаны выходцами из ее просторов, переехавшими затем в города на востоке континента. Однако верно и обратное, как, например, в случае со мной. Я вырос в небольшой провинции у моря — опыт жизни в такой местности отражен в литературе морских народов, начиная с греков и кончая англичанами, — и поначалу испугался, когда впервые оказался в прерии. Она была так же чужда мне, как и поверхность Луны. Я не переставал удивляться, как только можно жить на такой земле, казавшейся мне окоченевшей. Позднее я понял, что причина моих опасений — мысль о незначительности собственной персоны. Еще позднее я признал, что в монотонности прерии скрыты красота и гармония столь тонкие, какие присущи, например, фугам Баха. Тем не менее это испытание для души и глаз. Прерия может быть поразительно прекрасной, если научиться видеть ее.
Реку тысячи раз сравнивали с человеческой жизнью, и это закономерно. Происхождение и того, и другого не оставляет нас равнодушными и в гораздо большей степени, чем мы сами согласны признаться в этом, потому что демонстрирует, как много на свете зависит от случая. Сочетание генов, пьяный водитель за рулем, невидимый даже в микроскоп вирус — и человеческая жизнь может быть загублена. Уклон ландшафта, близость более крупного потока и то, что могло бы само стать большой рекой, превращается в приток.
По моему мнению, ничто так не закрывает человеческому уму дорогу к широким познаниям, как пожизненное следование теориям и методам, заученным в школе и университете.
После пристального изучения нашего Запада мне кажется, что история развития приречной территории Саскачевана является полным опровержением всех наших сентиментальных образов человеческого прошлого, потому что за ним стояли как минимум две основные людские потребности, которых вплоть до начала XX столетия общество лишало всех, за исключением привилегированного меньшинства. И людям, восхвалявшим старые, добрые времена, самим не хватало опыта — именно опыта, а не воображения,— чтобы понять, какие это были потребности: достаточно пищи и достаточно свободы, чтобы при воспитании своих детей, если не самих себя, добиваться достижения уровня полноценного человеческого существа. К примеру, немногим более столетия назад в английском Сазерлендшире, когда прислужники лорда сожгли дома арендаторов, они же запретили им собирать ракушки на берегу моря и есть их, потому что это была собственность хозяина. Тысячи потомков выселенных тогда людей живут теперь на равнинах Саскачевана. Отчаяние людей — в не меньшей степени, чем их мужество,— вот на чем зиждется история этой провинции. Вспомните только, что творилось в Центральной и Восточной Европе еще сравнительно недавно, в ту эпоху, когда тысячи семей поднимались на палубы иммигрантских судов. Столетие назад в Польше помещик мог овладеть любой крестьянской девушкой по своему желанию, и только представьте себе это великодушие, когда он посылал ее семье мешок картофеля. Войны, вербовочные команды и кнут — вот что стоит за судьбами многих тысяч семей переселенцев. Те, кто прибывал в Соединенные Штаты, может быть, и верили в то, что улицы там вымощены золотом, но едва ли один на тысячу прибывших искал там чего-то большего, нежели прибежища. Если бы кто-нибудь спросил меня, каков тот общий знаменатель, под знаком которого сплотилась эта нация, я бы ответил очень просто: стремление обрести дом, решимость удержать его. Ici nous sommes chez nous (здесь мы у себя дома) — эту фразу в наши дни неустанно повторяют во Французской Канаде без всякого смущения и налета сентиментальности.
– Впереди, Вера, еще больше мучений. Я ведь только начинаю борьбу.
– И я пойду с тобой. Разве не было женщин в революции?
– Женщины в революции никого не любили кроме революции, – говорит Савинков, блестя монгольскими углями глаз.
Идущие не обращают внимание на падающих.
Християнство - це вiк похилий. Воно виникло, щоб потрафляти й догоджати старим, знищеним, знесиленим людям... Маєстатичнicть, повiльнiсть, неквап, похмурiсть, нелюбов до всього яскравого, байдужiсть до втiх - все це спiльне в християнства i в старих. Бо вони правлять свiтом. Вiра завжди достосовувалася до тих, хто править свiтом! I майже завжди була вона вiрою старих людей.
Та пам'ять життя дається людині не з першим її криком,а згодом, вона виникає в тобі, мов струс, наче вибух, і своє буття на землі ти відлічуєш з тої хвилі".