Бедные люди капризны, — это уж так от природы устроено.
Я недостоин этого счастия! Я слышу, я чувствую это. За что мне, — говорил он голосом, полным заглушенных рыданий, — что я сделал такое, скажи мне! Посмотри, сколько людей, сколько слез, сколько горя, сколько будничной жизни без праздника! А я!
Ты, кроме того, и мечтатель, а ведь это тоже нехорошо: свихнуться, брат, можно!
Только теперь, когда счастье настает для меня, я очнулся.
«Чувствуй, Вася, чувствуй всегда так, как теперь это чувствуешь..»
Потому что ты счастлив, ты хочешь, чтоб все, решительно все сделались разом счастливыми. Тебе больно, тяжело одному быть счастливым!
Мне кажется, не знал себя прежде, — да! да и других тоже вчера только узнал. Я, брат, не чувствовал, не ценил вполне. Сердце… во мне было черство… Слушай, как это случилось, что никому-то, никому я не сделал добра на свете, потому что сделать не мог, — даже и видом-то я неприятен…
Но больше всего делились новостями о родных и друзьях, которые были на войне или усмиряли бунтовавших рабочих и крестьян. Число погибших и пропавших без вести росло день ото дня, все больше семей одевались в траур по близким. Никто из женщин не поддавался отчаянию. Все бодрились, старались смотреть на жизнь оптимистично, легко. Говорили о том, что нужно записываться в Красный Крест. Сами дочери Государя по доброй воле трудились в столичных госпиталях, и их фотографии в одежде сестер милосердия воодушевили многих.
Я вспоминаю большой дуб,что рос у самого дома, на краю луга.
-Уж его-то никак не могли уничтожить!
Василий смотрит на меня с жалостью:
-Мари,дорогая Мари, вы как с другой планеты! Здесь же не осталось ничего святого! Деревья-великаны,которые троим было не обхватить,срубили и пустили на дрова! Помните,какие огромные леса окружали Байгору? Посмотрите вокруг-ничего нет. Когда большевики пришли к власти, то парки в крупных поместьях постепенно полностью вырубили. Все происходило по одной и той же схеме: поместье захватывают, затем грабят, затем разрушают и,наконец, вырубают деревья.Анна Вяземски "Горстка людей"
Представшие перед нами развалины, ничем не напоминают изящную белую церковь, сфотографированную в последний раз летом 1916 года. Нет больше трех купалов-луковок с золочеными крестами,кровля держится непонятно на чем. И все же, остатки церковных стен видны над высокой травой и разбросанными камнями. В бывшей церкви свален всевозможный мусор, дрова на зиму, мешки с цементом, куча камней и металлолома. Все плиты,покрывавшие пол,выломаны. Под ними вросла трава. Ее щиплют куры,своим приходом мы распугали их, и они разбегаются. За ними снимаются вороны,которые гнездятся под полуобвалившейся крышей. Мое внимание привлекает какая-то яма в полу. Яма и остатки ступенек. Эти ступеньки-начало каменной лестницы,которую мы не можем толком рассмотреть из-за полумрака. Василий светит огоньком и мы видим усыпальницу. Ту самую,в которой семья Белгородских похоронила Игоря в мае 1917 года.
Местные жители подтверждают,что в усыпальнице находятся два гроба. Но после каждого половодья в усыпальнице прибывает воды. Сейчас уровень-сантиметров десять. Нам запрещают спускаться туда. Я думаю о Наталии,о ее кошмарном сне в первую ночь в Байгоре. Ей приснилось то,что я вижу сейчас: разрушенная церковь посреди бескрайней пустоши, два, всеми забытых гроба в затопленной усыпальнице.Ее это был кошмар или мой?Удобно,ничего не скажешь, уничтожить следы прошлого, прикрываясь эстетическими соображениями.