Справжнім спасінням було нарешті запопасти живого ворога. Я приставив цівку до скроні спаралізованого від страху чоловіка, другою рукою схопив і притягнув його за мундир, на якому висіли ордени та відзнаки. З жалібним стогоном він запустив руку в кишеню і витягнув замість зброї світлину, яку підніс мені під очі. Це був його портрет в колі великої родини, на літній терасі.
То було, як заклинання з якогось минулого, неймовірно далекого життя. Пізніше я вважав великим щастям, що тоді відпустив його й кинувся далі. Саме цей чоловік не раз являвся мені уві сні. Це давало надію, що він побачив-таки знову свою вітчизну.
В Кеанте и соседних городках местные коменданты частенько звали нас на свои беспробудные попойки, и у нас был случай взглянуть на ту почти неограниченную власть, с какой эти князьки правили своими подчиненными и жителями. Наш ротмистр называл себя «королем Кеанта» и появлялся каждый вечер, приветствуемый поднятием правой руки и громогласным «Да здравствует король!». За столом, где он в качестве капризного монарха правил до рассветных сумерек, любой проступок против этикета и его в высшей степени запутанного устава был наказуем добавочной порцией пива. Мы, фронтовики, конечно, как новички отключались очень быстро. На следующий день ротмистр являлся после обеда еще слегка в тумане, чтобы проехать в двуколке по своим владениям и нанести визиты соседним «королям», обильно принося жертвы Бахусу и достойно готовясь таким образом к вечеру. Это называлось «устраивать набег». Однажды он затеял ссору с «королем Инши» и послал конного жандарма объявить о начале распри. После некоторых боевых действий, во время которых два отряда конюхов даже перестреливались комьями земли из маленьких, укрепленных проволокой окопов, «король Инши» был так неосторожен, что позволил себе увлечься баварским пивом в столовой Кеанта и при посещении места уединения был застигнут и пленен. Ему пришлось откупаться тонной пива. Так закончилась вражда двух властителей.
Рядом со мной, в агонии, лежал фельдфебель, потерявший ногу; у него было тяжелое заражение крови. Беспорядочные приступы жара сменялись у него ознобом, и температурная кривая скакала, как горячая лошадь. Врачи старались поддержать его жизнь шампанским и камфарой, но чаша весов все явственней клонилась к смерти. Удивительно, что он, совершенно отсутствующий в последние дни, в час смерти обрел полную ясность и отдал некоторые распоряжения. Он попросил сестру прочесть свою любимую главу из Библии, затем попрощался со всеми нами, извинившись, что ночью из-за приступов лихорадки мешал нам спать. Наконец он прошептал, пытаясь придать голосу шутливый оттенок: «Нет ли у вас чуток хлебца, Фриц?» — и через несколько минут умер. Последняя фраза относилась к нашему санитару Фрицу, пожилому человеку, чье просторечие мы обычно передразнивали, оттого нас это и поразило, — ведь умирающий явно хотел нас позабавить. Я впервые почувствовал, какая это великая вещь — смерть.
Сражения мировой войны имели и свои великие мгновения. Это знает каждый, кто видел этих властителей окопа с суровыми, решительными лицами, отчаянно храбрых, передвигающихся гибкими и упругими прыжками, с острым и кровожадным взглядом, – героев, не числящихся в списках. Окопная война – самая кровавая, дикая, жестокая из всех войн, но и у нее были мужи, дожившие до своего часа, – безвестные, но отважные воины. Среди волнующих моментов войны ни один не имеет такой силы, как встреча командиров двух ударных частей между узкими глинобитными стенами окопа. Здесь не может быть ни отступления, ни пощады. Кровь слышна в пронзительном крике прозрения, кошмаром исторгающегося из груди.
Мауи, космический герой Новой Зеландии... сказал: «Давайте не побоимся и узнаем, должны ли люди умирать или жить вечно». Но его отец знал, что его сын должен погибнуть, и все же он сказал: «О мой последний сын, сила моей старости… будь храбр, пойди и посети свою великую прародительницу, сверкающую столь неистово там, где край горизонта встречает небо». Тогда к Мауи прилетели птицы, чтобы сопровождать его в его предприятии. Когда они вышли с ним, был вечер, и они пришли к жилищу его могучей прародительницы и нашли ее крепко спящей. Мауи наказал птицам не смеяться, когда они увидят, как он будет заползать в старую повелительницу, но, лишь когда он окажется внутри ее и выйдет из ее рта, они смогут долго и громко смеяться. И вот Мауи снял свои одежды и стал подползать к старухе. Птицы хранили молчание, но, когда он уже полз по талии, маленькая тивакавака больше не могла сдерживать свой смех и разразилась громким веселым хохотом. Тогда прародительница Мауи пробудилась, крепко схватила его, и он был убит. Так умер Мауи, и так смерть пришла в мир.
Некто сказал: "Если полезным заслуживает называться только такое знание, которое помогает увеличить нашу собственность или поднять наше положение в обществе, то мифология не может притязать на звание полезной. Но если полезным можно назвать то, что делает нас счастливее и лучше, знание мифологии полезно, потому что она - служанка литературы, а литература - один из лучших союзников добродетели и подателей счастья".
Египтяне представляли, что за солнцем стоит огромная кошка, а солнце - всего лишь ее зрачок.
Иногда наказать человека - значит выразить к нему уважение.
Он не хочет понимать разницу: запорожцы эти самые умели танцевать гопак до самой смерти, и у них ничего не делалось с сердцем. А вы назначьте их заведовать производством, и вы увидите, сколько у вас прибавится пациентов!
— Хо! Чистильщик! Какой ты чистильщик! Ну, допустим! А этот чего?Рыжиков недовольно отвернулся.— Чего ты здесь? Ночи ожидаешь?Рыжиков прохрипел еще более недовольно:— Да никакой ночи… Вот… знакомого встретил.— А… знакомого!Старик запер дверь на ключ, спустился по ступенькам. Ткнул узловатым пальцем:— Ты — марш отсюда. Вижу, какой знакомый.