Преимуществ у моего триумфа на первом же судебном процессе хоть отбавляй. Единственный же пока недостаток настолько очевиден, что бросается в глаза: отныне мне суждено только катиться вниз по наклонной плоскости.
Можно ли сохранить присутствие духа, когда за каких-то десять секунд ты превращаешься из жертвы в убийцу?
Легче перенести беду, когда есть, с кем поделиться, но мне почему-то кажется, что мои потери куда больше, чем у других. И меня вовсе не утешает, что пострадают и многие другие.
И так как, – вступал в аргументацию пессимизм, – все восприятия суть боли, различающиеся лишь в степени своей болезненности, то и во времени и в пространстве сознанию только и остается что удалять их или от них удаляться при посредстве так называемых перспективы и прошлого. Комментируя это место в скудном рукописном наследии Штерера, Стынский отмечает влияние теории Спенсера, истолковывающей болевые восприятия как сигналы, даваемые нервной периферией центру об опасностях извне. Штерер (по Стынскому), дошагав вместе с английским эволюционистом до пропасти, шагает и в пропасть: сознание, не предупреждающее об опасности болью, излишне; следовательно, все его восприятия суть сигналы и все сигналы – сигналы бедствия sum-SOS; отдалять свою гибель и, значит, жить.
Может быть, так и нужно: оттянуть тетиву назад, чтоб бросить стрелу вперед, замедлить мысль, чтоб определить смысл.
И в одно из ясных осенних утр Штерер шел - плечи меж плеч - под многорядьем штыковых стеблей, колышущихся, как всколосившееся поле под ветром.
- А вот у меня,- наклонился к Стынскому лингвист,- такое чувство, будто он вчертил мне новую извилину в мозг.
Время побеждает всегда тем, что проходит.
В "я" у него было словно в нетопленой комнате.
Люди отрывают свои дни, как листки с отрывного календаря, с тем чтобы вымести их вместе с сором. Даже своим богам они не дают власти над прошлым.
Он полагал, что жизнь, как лекарство, надо взбалтывать: иначе не будет должного действия.