Симон не просто обогрел ей душу. Он обладал редким утешительным качеством, свойственным только детям и старцам: в его присутствии странным образом отступали призраки прошлого, и порой достаточно было одного его прикосновения, чтобы успокоилось сердце и развеялась тревога.
Софья просила оставить ее в покое, и они твердо обещали не тревожить ее, но почти сразу же забывали об этом.
-В некотором роде из меня действительно получился доктор, только лечу я не людей, а дома.- И поморщился-до чего же пафасно прозвучало!
...какое может быть осуждение, когда именно из таких печальных, радостных и полных страдания дней и складывается вся человеческая жизнь.
"А средний чего?" - "Чего-чего! Хвост индюшке выдрал, охламон". "Ишь!" - в голосе Симона отчётливо звучали нотки гордости за шкодливого сына. "Тебе ишь, а индюшке голой жопой на весь двор светить!" - не унималась Меланья. "Сшей ей хлопковые трусы, пусть срам прикроет", - предлагал Симон.
Чувство юмора, наравне с совестливостью и преданностью, она ценила пуще остальных качеств. Терпеть не могла скаредности, но и расточительности не поощряла. Сторонилась завистливых людей, сплетен на дух не переносила, пропуская их мимо ушей. О любви не заговаривала-ни с близкими, ни с родными, однако никто из них не сомневался-о любви она знала больше, чем кто-либо еще в этом мире.
Море случается в жизни человека дважды – когда он приходит в этот мир и когда его покидает.
Секрет их счастливых взаимоотношений был прекрасен и удивительно прост: чем больше он отдавал, тем больше ей хотелось вернуть в ответ. Они будто играли в поддавки, пытаясь превзойти друг друга в обоюдном желании угодить.
"Расставаться нужно так, чтобы баба, встретившись с тобой на улице, не прожгла плевком!" - учил он друзей.
Меланья по молодости устраивала мужу сцены ревности, но с годами научилась смотреть на его похождения сквозь пальцы. И все же иногда, чтоб не слишком зарывался, закатывала скандалы с битьём тарелок и чашек, которые заранее откладывала из щербатых, предназначенных на выброс. Симон наблюдал с нескрываемым восхищением, как жена мечется по дому, грохая об пол посуду.
- Ишь! - комментировал, подметая потом осколки. Пока он прибирался, Меланья курила на веранде, стряхивая пепел в парадные туфли мужа. Жили, в общем, душа в душу.