Черная земля покрывалась саваном, колючим, хрустящим, холодным. Так укрывал мертвую невесту жених. На радость Велесу и Моране, к горю Лели и Ярила.
Не злость должна вести тебя, а ты ее, – Дербник облизнулся.
Любая трава могла стать ядом, если смешать ее не так, не с тем или дать тому, чье тело ее не переносит. Вот где был корень беды, тонкий и торчащий из недр мглы.
Когда покидаешь навий мир, главное – не оборачиваться. Иначе вцепятся когтями, приманят ласковым голосом, материнской песнью, жалобным плачем – и все.
Боги — если они милостивы — помогут не умереть, а заодно спасти Любомилу, княжну и целое княжество. А может, погубят их всех, гневом или молчанием.
Удивительно, как Гданец лишил Дивосила человечности и заставил окунуться в болото. Он и сам не успел заметить. Ещё седмицу назад был заплаканным мальчишкой, а потом всё обледенело и застыло, убаюканное ворожбой. Дивосил похоронил боль, а вместе с ней — сердце, горячее, ноющее и жаждущее спасать поголовно всех.
... молчание — это тоже предательство, пусть и неявное.
Свежий воздух щекотал горло, помесь запахов кружила голову. Прелость и хвоя сливались воедино, со стороны едва заметно тянуло болотом. Марья одёрнула себя: не стоило поминать топи! В лесу всякая лихая мысль становится явью, появляется впереди чудищей, оборотнем или огромным оврагом, на дне которого прячется сама Смерть.
Только тревожные мысли сами пролетали в голове. Не зря учили: от мшистой чащи добра не жди — затуманит голову, заберётся в сердце, вырвет его, выпьем всю кровь. Жаден до неё лес, ой как жаден! Марья чувствовала его жажду, голод, желание схватить людей, таких тёплых и беззащитных, спиться клыками в людскую кожу.
— Если долго взращивать тьму, она рано или поздно захочет вырваться, — сказал хозяин птичника.