…Они ничего не понимают, ни бабка, ни мать! Ничегошеньки!.. Конечно, они совсем старые – матери в этом году стукнуло сорок, рехнуться можно, а бабке вообще никто не знает сколько, может, даже шестьдесят.
– Если время перенесут, повесят объявление. Ты явишься в институт и все узнаешь.
– Бабушка, сейчас так никто не делает! Не де-ла-ет ник-то! Все узнают новости в инете!..
– Бог в помощь, – ответствовала бабушка, не дрогнув. – Поставь лейку под навес, прими душ, переоденься и за стол. У тебя мало времени. Разумеется, я в маразме, но время испытаний помню без всякого телефона. Оно назначено на три.
Вот бы рассказать кому-нибудь!.. Только некому, а тем, кому можно рассказать, нельзя ничего рассказывать!
А когда есть, что поесть, да еще вкусно, горести не так горьки!..
Теща жила с ними и была их главным другом.
Мужчины подлецы, но они должны.
– Мама, он давно помер!
– Очень хорошо.
– Мама!..
– Господи, – сказала Марина Тимофеевна и обеими руками взялась за лоб. – Во что ты опять влезла?!
– Маруся, – перебил генерал, – она взрослая девочка, имеет право лезть, куда считает нужным.
Так всё перепуталось – времена года, системы координат! Люди все перепутались – словно у всех сразу в головах выключился некий волшебный фонарь, освещавший дорогу во мраке. И все заблудились, потерялись, ау, не докричишься!.. Ценное и важное перепуталось с пустым и ничтожным, интересное и умное с бессмысленным и тупым, жизнерадостное с конским ржанием, доброе с лицемерием. Умы и души заволокло словно сырым туманом, и в нём всё отсырело – чувства, мысли, поступки.
– Саш, – выпалила она, – скажи мне, ты ничего от меня не скрываешь?
– Самое время спросить.
– Саша!
– Страшного ничего, – сказал он вполголоса. – Не придумывай ужасов.
– Да я уже придумала!
Он хмыкнул:
– Расскажешь?