Меня всегда в жизни только хорошие люди окружали.
Смеялся ли наш Спаситель? Написана бездна католических трактатов, доказывающих, что Он не мог смеяться. Это нелепо. Ведь Он жил, как все люди, в человечьем облике, а, стало быть, должен был и смеяться, когда Ему бывало весело. Только представим себе, как он сидит на свадьбе в Кане Галилейской и не смеётся, когда все вокруг веселятся и хохочут. Нет, конечно, и Он не сидел человеком в футляре, смеялся. Но то, что Он не зубоскалил и не высмеивал других людей, сие несомненно. Давайте же и мы, дорогие братья и сестры, укрощать в себе этот грех глумливого пересмеивания. Над кем зубоскалишь, таковым сам будешь! Другая же крайность – уныние. Что и говорить, много бед свалилось на наш народ в последнее время. Многие потеряли родных и близких, подчас несущих незаслуженное наказание. Но вспомним Иова многострадального, сколько он претерпел, а всё не унывал. Каких детишек вы больше всего любите? Скучных и всегда обиженных? Или же весёлых? Конечно, вторых. Бывает, шлёпнешь такого по удобному месту, а он только: «Мало попало!» Его лупят, а он хохочет. И таких мы больше обожаем, чем унылых. Так же и Господь!
На девятый день гибели Торопцевых отец Александр отслужил панихиду и прочитал такую проповедь: – Иногда некоторые меня спрашивают: «Как часто надо ходить в церковь? Надо ли каждый день или можно не каждый? Надо ли приходить в каждое воскресение и в каждый праздник или можно иногда пропустить и воскресение и праздник?» Раз и навсегда я хочу ответить: не ходите вовсе! И не надо ходить. Не ходите в храм Божий вообще! Слушатели недоуменно затихли, а отец Александр выдержал паузу и продолжил: – Не будете ходить в храм Божий и, когда помрёте, окажетесь в аду. Рядом с Гитлером. И будете вечно там гнить рядом с Гитлером. Вечно! Только подумайте, вечно рядом с Гитлером! Прихожане дружно выдохнули, дождавшись, куда клонил батюшка. А отец Александр измученно улыбнулся и закончил: – Ну а кто хочет вечно в раю с Александром Васильевичем Суворовым, тому добро пожаловать в церковь!
Кто передает брату укорения от другого, тот под видом доброго расположения таит зависть.
Как ароматов нельзя найти в тине, так и благоухания любви в душе злопамятного.
Сумеют ли сыновья подпереть тощие своды неустойчивой храмины? Ревнуют ли о целости Русской земли?
«Оскудела в князьях эта ревность. И в князьях и в боярах, — рассуждал Мономах. — Ненасытство помутило умы: малое почитают великим, великое — малым. Все глядят врозь. Каждый тянет к своей вотчине, к своему городу. У каждого одна забота — как бы приложить дом к дому, село к селу. Разбогатеет, огородится в дубовых хоромах и думает: „На что мне Киев? Я и сам силен, обойдусь и без Киева. Зачем помогать Киеву людьми да деньгами? О Русской земле позабочусь, а свое потеряю“.
И Владимир старый и Святослав, — продолжал он размышлять, — наведывались в эти леса только изредка, мимоходом: соберут с вятичей дань и уйдут. А нам и детям нашим с вятичами жить. Чтобы сделать их подлинно своими, надобно понасажать сюда поболее своих дружинников, нарезать им здешней земли, настроить в лесах монастырей, наделить и их землей, огородом, звериными ловищами, рыбными озерами.
Жена — не пряник, а ржаной ломоть.
Старый ворон не каркнет даром — либо было что, либо будет что.
Я пашню пашу, а голоден. Они не пашут, а сыты. Почему? Бревна для частокола я тесал, а меня за частокол не пускают. Почему? Загорись у них хоромы, напади на них враг — мне их выручать. А окажись я в беде — они на меня и не чихнут. Почему? Нас много, их мало, а мы перед ними шею гнем. Почему?..