— Когда ты ушла, я переехал в гостевую. Можешь спокойно располагаться.— Я не ушла — мы развелись, - возмутилась я.
«В это утро весь мой мир рухнул, и я осталась один на один с осколками своих иллюзий…»
«Неужели в мире все настолько обесценено и люди теряют человеческий облик ради наживы, убивая близких. Наверное, я воспитана с другими ценностями, и в моем мире все по-другому.»
«Судьба странная штука, никогда не знаешь, в какую игру она с тобой сыграет».
Руки негритянки напоминали ветви старого вяза – такие же узловатые, крепкие и темные. На бабушке было синее платье с белым передником, в котором было столько карманов, что почти не оказывалось свободного кусочка материи. В этих карманах хранилось бесчисленное множество интересных и нужных вещей: катушки и клубочки ниток, лоскутки, обрывки лент и веревочек, резинки, бумажки от конфет и самые конфеты, сберегаемые для внуков, пуговицы всех размеров и видов, ножницы и даже подушечка для булавок. Кроме того, на груди бабушки был наколот целый панцирь из булавок и иголок. Несмотря на этот воинственный вид, лицо ее сохраняло свойственное всем старым негритянкам выражение бесконечного терпения и добродушия.
Молодая сосна поднялась на пустынном прибрежье, где никто не бывал, - как узнать, от чьего союза проросло из завязи семя?...
К невзгодам и бедам, что выпали мне без числа, добавились ныне прискорбные воспоминанья... О, месяц, сокрывшийся в тучах!
Горных вишен цветы! Даже если преградою станет между нами туман, обо мне дуновенье ветра пусть напомнит благоуханьем...
По кремнистой тропе я хотела бы в горние выси, в мир иной забрести, чтобы встретить в пути, быть может, отлетевшую светлую душу...
Скорбя о былом, провела я три ночи осенних в безлюдных горах - множит грустные воспоминанья предрассветной порой месяц...