Любая достаточно развитая технология неотличима от йо-йо.
— Аллианс… аллианс… АЛЛИАНС!— Это что ещё за напасть? Род ишиаса?— Можно произносить на французский манер — альянс.— Вы о супружестве?— Скорее о содружестве.— Тогда почему просто не назваться партией?— Потому что тогда решат, будто мы собираем партию в бостон.— Не всё ли равно, в Бостон или в Массачусетс?— Мы собираемся не бежать от власти, а брать её.— Но разве вы не стремитесь к таинственности?— Тогда мы просто назвались бы кликой.
Мальчик принёс обычное снадобье и держал кокосовую скорлупу у Джековых губ, пока другие полоской ткани связывали тому руки за спиной. Джек привычно сдвинул ноги, чтобы связали и щиколотки. Потом прикончил питьё (считалось, что оно питает и восстанавливает кровь) и упал головой вперёд. Множество маленьких тёплых рук подхватили его и бережно опустили на пол (с которого перед тем не менее бережно смели всех насекомых). Связанные щиколотки подняли к кистям и скрутили вместе над голыми ягодицами. Голову тем временем обмотали кисеёй, закрыв рот, глаза и нос.Сверху, судя по скрипу, поворачивался деревянный брус, который моряки назвали бы реем. Через блок на конце бруса перекинули прочную верёвку, привязали её к путам, соединяющим руки Джека со щиколотками, потом два раза обмотали вокруг живота.Послышались более низкие звуки: блок заскрипел, верёвка натянулась, рей защёлкал и застонал. Джек взмыл в воздух. Теперь рей поворачивался, Джек скользил на ладонь от пола. Хихикающие мальчишки, шаркая, двигались за ним. В следующий миг они отстали; пол кончился, и Джек повис над ямой, каменным резервуаром ярда четыре в поперечнике и чуть меньше четырёх ярдов глубиной. Индусы ловко придержали Джека шестами, чтобы не вращался, и начали опускать. Для этой главной части операции зажгли множество факелов. Повязка на глазах приглушала их свет и мешала видеть ясно, что было и к лучшему. Индусы травили верёвку с величайшей осторожностью, следя, чтобы под Джеком не оказалось ни одной козявки. Впрочем, они занимались этим несколько раз на дню, из поколения в поколение от начала времён и достигли в своём деле совершенства. Джек опустился на песчаный пол, никого не раздавив.Тогда из щелей, ямок, канавок и лужиц, из гнилушек и прелых плодов, из гнёзд и песчаных кучек поползли, запрыгали и полетели исполинские многоножки, полчища блох, личинки и крылатые насекомые — короче, всевозможные кровососущие твари. Джек почувствовал, как на загривок к нему спикировала летучая мышь, и расслабил мускулы.
Женщины, даже свободного состояния, промышляют проституцией; не составляет исключения даже одна привилегированная, про которую говорят, что она кончила в институте.
Среди ссыльных в Корсаковске попадаются интересные личности. Упомяну о бессрочном каторжном Пищикове, преступление которого дало материал Г. И. Успенскому для очерка «Один на один». Этот Пищиков засек нагайкой свою жену, интеллигентную женщину, беременную на девятом месяце, и истязание продолжалось шесть часов; сделал он это из ревности к добрачной жизни жены: во время последней войны она была увлечена пленным турком. Пищиков сам носил письма к этому турку, уговаривал его приходить на свидание и вообще помогал обеим сторонам. Потом, когда турок уехал, девушка полюбила Пищикова за его доброту; Пищиков женился на ней и имел от нее уже четырех детей, как вдруг под сердцем завозилось тяжелое, ревнивое чувство…
Кроме нужды и праздности, у свободной женщины есть еще третий источник всяких бед – это муж. Он может пропить или проиграть в карты свой пай, женино и даже детское платье. Он может впасть в новое преступление или удариться в бега.
про Сахалин же говорят, что климата здесь нет, а есть дурная погода
– Вы бывший офицер? – спросил я.– Никак нет, ваше высокоблагородие, я священник.Не знаю, за что его прислали на Сахалин, да и не спрашивал я об этом; когда человек, которого еще так недавно звали отцом Иоанном и батюшкой и которому целовали руку, стоит перед вами навытяжку, в жалком поношенном пиджаке, то думаешь не о преступлении.
Каторжных работ для женщин на острове нет. Правда, женщины иногда моют полы в канцеляриях, работают на огородах, шьют мешки, но постоянного и определенного, в смысле тяжких принудительных работ, ничего нет и, вероятно, никогда не будет. Каторжных женщин тюрьма совершенно уступила колонии. Когда их везут на остров, то думают не о наказании или исправлении, а только об их способности рожать детей и вести сельское хозяйство... Можно сказать, что, за исключением небольшого числа привилегированных и тех, которые прибывают на остров с мужьями, все каторжные женщины поступают в сожительницы. Это следует считать за правило. Мне рассказывали, что когда одна женщина во Владимировке не захотела идти в сожительницы и заявила, что она пришла сюда на каторгу, чтобы работать, а не для чего-нибудь другого, то ее слова будто бы привели всех в недоумение.
Местная практика выработала особенный взгляд на каторжную женщину, существовавший, вероятно, во всех ссыльных колониях: не то она человек, хозяйка, не то существо, стоящее даже ниже домашнего животного... - Нехорошо, что женщин присылают сюда из России не весной, а осенью, - говорил мне один чиновник. - Зимою бабе нечего делать, она не помощница мужику, а только лишний рот. Потому-то хорошие хозяева берут их осенью неохотно.
Так рассуждают осенью о рабочих лошадях, когда предвидятся зимою дорогие кормы.
Всё бегаете, думаете лучше будет, а выходит хуже.