Решительные действия часто совершаются мгновенно и без всякого воздействия со стороны рассудка.
Приватизация заводов привела к задержкам зарплаты и сокращениям. Люди от безысходности уходили в торговлю, «тут купил – там продал». Наспех сваренные из железных листов киоски появлялись на каждом свободном пятачке буквально за ночь. Но туда еще нужно было попасть, ведь место хоть и нервное, но доходное. Кто-то от безысходности прямо на улице расставлял столики и раскладывал нехитрый товар: жвачки, шоколад, сигареты, презервативы. Тоже несладко. То вспыхивали драки между конкурирующими торговцами, то вылуплялся рэкет, сшибавший добытую с таким трудом копейку у этих горемык.
И потекли годы безрадостного брака, замешенного на постоянном чувстве вины и стыда. Существование на полувздохе. Думан регулярно напоминал, что она «второго сорта». Со временем в копилку аргументов добавлялись новые эпитеты. Дерьмовая хозяйка – «Даже хлеб нормально резать не умеешь». Фригидная сука – «В бревне больше жизни, чем в тебе». Бесплодная тварь – «Уж хоть бы родила!». Когда человеку изо дня в день толкуют, что он пыль, он и становится пылью.
Человек ко всему привыкает. Как собака, которую держат на цепи, шпыняют и кидают иногда мосол по великим праздникам, так и Айша считала светлые дни решающими в своей семейной жизни. Если накричал или ударил – сама виновата. Не так посмотрела, не то сказала. Со временем даже приноровилась угадывать настроение мужа по звуку поворачиваемого в замке ключа. И молчать. Это целое искусство – правильно молчать. Не так, чтобы вызвать приступ бешенства: «Говорить не хочешь? Рот открыть не в состоянии?» А тонко ощущать оттенки происходящего. Балансировать, как эквилибрист. Вроде и внимать, но не слышать. Если Айша вступала в полемику, то аргументы у Думана быстро заканчивались, и тогда прилетала сочная оплеуха. А если молчать, то покричит, выпустит пар и отстанет.
Осенний город дышал уже морозно. Лужи стеклянно поблескивали хрупким ледком. Листья, которые в сентябре золотистыми смерчами кружили в алматинских дворах, лежали теперь свалявшимся блеклым войлоком.
На душе у Андрея стало светло. Напряжение последних лет исчезло, когда он оказался в животворном кольце женских рук.Дядька не задал ни единого вопроса. Скомандовал благоверной, та сноровисто раскинула диван, застелила наглаженные хрусткие простыни.Всю ночь Тамара бережно и ласково, сантиметр за сантиметром, отогревала Андрея. Трепетными касаниями расслабляла и сведенные мышцы, и настороженное сердце… Он брал ее снова и снова, с благодарностью принимая тепло, которого так долго был лишен. В коротких перерывах больше расспрашивал о ней, сам же отмалчивался. Воспоминания о зоне казались неуместными, когда раз за разом женское тело волнующим приливом обволакивало и уносило куда-то далеко-далеко…
Из Петропавловска на хлипком автобусе они добрались до деревни. Рядом, в пятидесяти километрах, находилась северная граница Казахстана, за которой простиралась уже Россия. Парочка с юга сразу ощутила, что климат тут гораздо суровее. Алматы прятался от ветров за горами, как за спинами грозных братьев-исполинов. А Жуковка стояла в степи, и неласковая зима изо всех сил старалась закопать ее в снег по самые печные трубы. Жители запасались продуктами и пережидали адскую непогоду дома.Прелести деревенской жизни еще предстояло познать.
– Домик небольшой для начала снимем, со временем выкупим. Корову заведем, свиней.– Ой, сынок, – мама поглаживала его по руке и с сомнением качала головой. – Вы же городские, никогда в деревне не жили. Осилите ли?Младший брат Ярослав, возмужавший и заматеревший после службы в армии, гулял то с одной, то с другой, но жениться не спешил. С приездом Андрея и Тамары фактически переселился к ним под предлогом помощи в благоустройстве старенького домика, который посчастливилось арендовать у местного олигарха. Тот прослезился, что молодежь все-таки возвращается на его богом забытую родину. Значит, поборется еще Жуковка, постоит! На этой волне он отдал дом практически даром, с напутствием плодиться и размножаться денно и нощно.
В декабре 1999 года зима в Жуковке совсем распоясалась. Затяжной буран играючи свалил парочку столбов, поэтому несколько суток деревня сидела без электричества. Это не помешало Анастасии Андреевне Юрковской благополучно явиться на свет.
За несколько месяцев мозги превратились в жидкий кисель, в котором пульсировала только одна мысль – как избавиться от ребенка. Каждый поход в туалет сопровождался надеждой, что вот-вот получится, и она забудет Ромку и заживет прежней жизнью. Но ничего не происходило – ребенок, поселившийся внутри, держался цепко и покидать ее тело не желал.– Ты что творишь? – Оля приподнялась с дивана, увидев, как Роза выливает остатки из недопитой бутылки в раковину.– Если ты будешь еще бухать, я позову Веронику. Мы тебя свяжем и станем кормить из ложечки до родов, чтобы лишнего ничего не принимала, поняла?Оля откинулась на подушку. Сама дура. Дотянула до большого срока, уповала – авось как-то проблема рассосется. Теперь два варианта – или в детдом сдать, или подарить бездетной семье. Выбор очевиден. Оставить себе – об этом она и не думала. Превратиться в мать-одиночку с мелкой копией Каравеллы под боком, терпеть надменные нотации родственников и соседскую трескотню за спиной! «Был бы папа жив, он бы защитил меня от всего мира», – думала Ольга, зарываясь носом в подушку.