Жизнь - это череда выборов, с которыми потом приходиться мириться
Кто вправе сказать, что вы проиграли, если вы сами считаете, что выиграли? Жизнь, она как бег: всегда найдутся те, кто бегает быстрее или медленнее вас. В конечном итоге важно, сколько сил вы вложили в то, чтобы пройти свой путь.
Любовь - единственная вещь, способная сделать жизнь по-настоящему прекрасной. Все остальное лишнее.
Любовь, любовь, куда ни плюнь, везде любовь! Любовь – ничто, Гольдман! Любовь – это увертка, которую придумали мужчины, чтобы самим не стирать носки!
Падающая звезда - это звезда, которая могла быть прекрасной, но побоялась светить и сбежала куда подальше.
"Не люблю сожалений: они означают, что мы не принимаем себя такими, какими мы были".
Жизнь — это череда выборов, с которыми потом приходится мириться.
- Почему ты хотела умереть? - Дело не в том, что хочется умереть, а в том, что не хочется жить.
«Поверь моему опыту старого копа: никогда не знаешь, на что способны люди. И особенно те, кого вроде бы хорошо знаешь»
Жизнь — это долгое падение. Главное — уметь падать.
— Берегите любовь, Маркус. Пусть она будет вашей самой прекрасной победой, вашим единственным устремлением. Когда уходят люди, после них приходят другие. После книг будут другие книги. После славы — другая слава. После денег — еще деньги. Но после любви, Маркус, после любви остается только соль высохших слез.
— Я проезжал мимо вашего бывшего прихода, — сказал я. — Он превратился в «Макдоналдс». — Весь мир постепенно превращается в «Макдоналдс», мистер Гольдман.
О хорошей книге, Маркус, судят не только по ее последним словам, а еще и по воздействию всех предыдущих слов, вместе взятых. Примерно полсекунды после того, как читатель прочел вашу книгу до конца, до самого последнего слова, он должен оставаться во власти сильного чувства; на какой-то миг он должен забыть обо всем, кроме того, что только что прочел, смотреть на обложку и улыбаться с легкой грустью, потому что ему будет не хватать ваших героев. Хорошая книга, Маркус, — это книга, прочитав которую, люди жалеют, что она кончилась.
— Знаете, каков единственный способ понять, насколько вы любите человека? — Нет. — Потерять его.
... а с женихами всегда морока, и конца ей, видно, нет.
Когда я вырасту, у меня обязательно будут три собаки-судомойки. – Почему три? – заинтересовалась Мышка. – Очень просто. Собака на первое, собака на второе и собака на третье! – Хи-хи! – захихикала Мышка. – Собака на третье! А если она не ест киселя?
Я больше не люблю денег, Лень. Из-за денег плачут.
Разве ты не наша девочка, а чужая? Чужую Катя не будет наказывать, чужая девочка может не послушаться, у нее есть своя тетя. Но ты ведь наша девочка, Дина? — строго и удивленно спрашивает мать.
— Я наша, — спешит заверить Динка, чувствуя в маминых словах скрытую угрозу потерять свою маму, тетю, свой дом… Стать чужой девочкой так страшно!
Так, чем дольше живет на свете человек, тем больше узнает он плохого.
Он вежливо — я вежливо, он драться — я драться.
А у взрослых языки – как у ночного сторожа колотушка: тра-та-та... тра-та-та... Сами кричат и друг друга перебивают, а детям делают замечания.
Я все часы перевел на двадцать минут вперед. Это совершенно необходимо, когда едут женщины и дети!
— Детей я защищала бы бесплатно. У них всегда много обвинителей и мало защитников,
«Работать надо весело, — всегда говорил Никич. — Тут дело такое: либо работа тебя одолеет, либо ты работу одолеешь…»
« – Теперь пойдем, -ласково сказал Ленька.
Девочка не противилась, но, отойдя на несколько шагов, остановилась, неуверенно оглядываясь назад… Ленька, наклонившись над ней, что-то сказал. Динка послушалась и, держась за его руку, тихо пошла рядом. Потом снова остановилась, и снова он что-то сказал ей… Потом их детские фигурки замешались в толпе и скрылись из глаз…
Сестры долго молчали. Потом Марина подняла не сестру удивленные глаза:
- Это был тот же мальчик… Жаль, если они видели нас…
- Они не видели… Она ничего не видела из-за слез, а он ничего не видел, кроме ее слез, - тихо ответила Катя.» (с.301)