- Хотя для меня жизнь стала восхитительной, теперь все в ней исполнено смыла: если я мою голову, мою для тебя, если ты опоздал, мне страшно. И потом, мне хочется рассказать тебе, как прошел у меня день, и я хочу тебе нравиться.
- Ты мне нравишься, - сказал Эдуар.
- Да, именно так, мне нравится, что я тебе нравлюсь, и я нравлюсь себе за это, понимаешь?
Он поколебался и поднял глаза на нее:
- А я, - сказал он, - я тебе нравлюсь?
- Нравишься? - переспросила она. - Куда хуже - я люблю тебя; уходя, мне хочется привязать тебя к ножке кровати и умащать сандалом, когда возвращаюсь. Я хочу, чтобы ты был счастлив и свободен, и одновременно мне хочется, чтобы здесь (она показала рукой на середину груди) у тебя что-то переворачивалось, когда ты думаешь обо мне. А тебе все равно. что я люблю тебя?
Я люблю тебя. Уходя, мне хочется привязать тебя к ножке кровати и умащать сандалом, когда возвращаюсь. Я хочу, чтобы ты был счастлив и свободен, и одновременно мне хочется, чтобы здесь (она показала рукой на середину груди) у тебя что-то переворачивалось, когда ты думаешь обо мне.
Классический случай влюбленного, когда все скрытое или противоречивое, что он открывает в любимой женщине, расценивается им как признак человечности.
Гордыня – порождение таланта, а чистота и непреклонность в этой области прикрывают всегда бессилие и неудачливость
На секунду я прониклась к ней сочувствием. Алан - её единственный сын, и несмотря на профиль хищной птицы, быть может, под этим оперением от Сен-Лорана бьется материнское сердце?
Не раз в моей жизни я была счастлива вместе с кем-то, и так было чаще всего, как будто, чтобы открыть, поймать эту крошечную молекулу счастья, нужен микроскоп из двух пар глаз.
Самые беззащитные жертвы оказываются самыми свирепыми палачами.
Ещё до него я узнала, что солнце горячее, шелк мягкий, а море соленое. Я так долго спала - я даже думала, что состарилась, а оказывается, ещё не родилась.
Худшее в разрывах то, что люди не просто расстаются, а расстаются каждый по своей причине. Быть такими счастливыми, накрепко связанными, такими близкими, что кажется, есть одна истина на свете: жить только друг для друга – и вдруг сбиться с пути, потеряться, отыскивая в пустыне следы, которые уже никогда не пересекутся.
Двусмысленность его ответов была простой формой вежливости.